Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль

Я представил вам лишь в общих чертах главные фигуры музыкальной хроники о Моцарте в Праге, но многих ещё мы повстречаем в нашем путешествии по годам 1787 – 1791.

Итак, начнём.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ФИГАРО НАСВИСТЫВАЮТ

эпиграф:

«Всюду, куда не приду в Праге, везде играют, поют, танцуют

либо насвистывают Фигаро —

истинно великая честь для меня…»

Глава 1. Приезд Моцартов в заснеженную Прагу

– 1 —

Был 11-й день января 1787 года. Заснеженной дорогой мчался в сторону Праги почтовый экипаж, из него выглядывало несколько голов. Сероголубые прищуренные глаза близорукого мужчины, тёмный взгляд усталой дамы, и меж ними третья личность жадным взглядом высматривает могучие ворота с возвышающимися над ними башнями, похожими на пики средневекового войска.

Почтальон весело трубит, объявляя о въезде в город. Его труба оживила серое бытие тишины, и радостные звуки затрепетали над буйными гривами коней, почуявших уже близкий конец путешествию.

Повозка останавливается перед Новыми воротами, и почтальон говорит пассажирам, чтобы приготовились к проверке паспортов и таможенному контролю. Тот, наиболее шустрый из троицы, выскочил наружу и запрыгал на одной ноге, как мальчишка.

«Я чувствую себя скрученным в бублик, как бы мои ноги окончательно не отмёрзли!»

Дама в экипаже снисходительно улыбается, глядя на подскакивающего мужичка в кармазинновом тулупе, который вовсе не обращает внимания на строгого таможенника и старательно дует себе на руки. Но вот он вздрогнул: от ворот вылетела великолепная каденция кларнета.

Мужчина перестал подпрыгивать и смотрит в сторону предполагаемого музыканта на пражских стенах, которого не видно. Казалось, сами стены пробудились ото сна, и среди облаков вдруг засветило солнышко. Кларнет ликовал и выводил настоящие чудеса, а между тем таможенник внимательно осматривает документы. Вдруг он побледнел, и его официальный тон сменился весьма любезным:

«Господин маэстро Моцарт? Простите, пожалуйста, вы тот самый, кто сочинил Фигаро?»

Моцарт замер. Такого с ним ещё никогда не случалось. Он кивнул головой, дескать, да, я – Моцарт. Офицер щёлкнул каблуками, взял под козырёк и воскликнул:

«Приветствую вас сердечно! Если бы знал мой друг! Вы его как раз слышите, он всегда играет на кларнете, когда свободен. Как он будет сожалеть, что не смог увидеть вас! Приветствую вас, пан маэстро, пусть вам всё понравится в нашей Праге!»

Моцарт не верит своим ушам, но таможенник улыбается ему так дружелюбно, будто они давнишние знакомые. Тут из-за широкой спины офицера выплывает ученик пекаря с корзиной булочек на голове. Он вышел из боковых ворот, насвистывая на ходу «Non piu andrai…»

«Вот, пожалуйста, мальчишка свистит из „Фигаро“!»

Точно! Причём в оригинальной тональности. С-dur! У этого мальчишки абсолютный слух! Туфли отбивают такт, белеют босые пятки, булочник горделиво шагает. Моцарт покраснел от удовольствия, хотя прежде был бледный как снежинка. Он подбегает к приоткрытой повозке:

«Констанция, слышишь, погляди! Слышишь его, Хофер, выходите посмотреть!»

Но Констанция не выходит, лишь улыбается благосклонно, а Хофер выйти не может, ему мешают ноги Констанции, закутанные в овечьи шкуры. Но он хоть взглянул на пекарского ученика через замёрзшее окно. Своей тёплой рукой он проделал кружок среди морозного рисунка, и в нём был виден марширующий краснощёкий мальчик, энергично насвистывающий на ходу Фигарову арию «Non piu andrai…»

Моцарт был готов броситься к тому мальчишке, но Констанция говорит, чтобы он уже заходил внутрь, и таможенник по-приятельски провожает радостного и изумлённого маэстро к экипажу, кланяясь при этом и высказывая пожелания «многих удовольствий господам в нашей Праге».

А Моцарт всё продолжает высматривать мальчика, выкручивая голову, глядя через просвет в замёрзшем окошке, проделанный Хофером, и слёзы умиления покрывают его глаза. Он не может вымолвить ни слова. Почтальон снова затрубил в рожок, и экипаж через Новые ворота въезжает в Прагу.

– 2 —

Люди с любопытством провожают взглядами трубящего почтальона. Экипаж мчится по Гибернской улице, проезжает Прашну брану, едет по улице Целетной. Повсюду оживлённо и весело, как обычно на Мясопуст. Возбуждённый Моцарт теребит Констанцию, своими коленями толкает колени Хофера, а тому тоже передались веселье и радость его друга.

Можно ли представить большее счастье для сочинителя, нежели, приезжая в чужестранный город, быть встреченным собственной мелодией, которую беззаботно насвистывает совершенно незнакомый, самый обыкновенный подмастерье. Хофер читал всё это в глазах Моцарта, да и Констанция тоже старалась повеселеть, хотя и замёрзла, и утомлена, ей это сначала не удавалось, как тем двоим, но и она растаяла вскоре, глядя на расшалившихся мальчишек.

При въезде на Старомнестский ринк перед ними развернулась пёстрая картина ожидания курантов. Все прильнули к окнам, да налету лишь заметили голосистого петуха, прокукарекавшего двенадцатый час. И немедленно вслед за ним забубнили низкие звоны с Тынских башен.

Их величественное звучание сопровождает путешественников по узкой Йезовицкой улице, встречные повозки лишь мелькают за окном. Тротуары заполнены зеваками, глазеющими на трубача. У Клементина извозчик вынужден сбавить ход, слишком много нагромождено экипажей, а на Кржижовницкой площади и вовсе пришлось остановиться.

Моцарт высунулся из окна и увидел великолепную картину. Они стояли на восхитительной площадке, перед ними возвышалась могучая Старомнестская башня, а за нею, как во сне, парили Градчаны. Прага, мать городов чешских, величаво закутанная искрящимся белым плащом, сияла в полуденном солнце.

«Вот он, стобашенный город Мысливечка», – с волнением говорит Моцарт, – «он мне рассказывал о нём в Италии, всегда с горящими глазами, так, будто видел его перед собой».

Повозка снова начала движение. Проехали через готические ворота, и когда выехали на Каменный мост, Моцарт схватил свою жену за руку, воскликнув:

«Констанция!»

И она вместе с ним выдохнула:

«Амадей!»

И Хофер прошептал:

«Амадей!»

Это была белая сказка, по которой они продвигались, направляясь вверх к Граду. Изумительный вид на белые башни, закутанные туманом, сверкающим и искрящимся. Напротив них выступают огромные фигуры древних статуй. Вот крест с золотым Христом, а над ним надпись на древнееврейском. Тут же к ним склонился Святой с сердцем на ладонях протянутых рук.

А рядом Моцарт разглядел арфиста, прихрамывающего с арфой на спине. А вон за ним такой огромный Турок, на него как раз указывает кучер своим кнутом. Его длиннющие усы, покрытые снегом, напомнили Амадею какой-то персонаж из сказок «Тысячи и одной ночи».

Перезвон колокольчиков украшал этот ангельский проезд по Каменному мосту. Вот они приближаются к Малостранским башням, въезжают в Мостецкую улицу, и кучер снова размахивает кнутом, показывая огромную шапку костёла святого Микулаша. К нему-то повозка и направлялась.

Въехали на Влашскую площадь и снова на быстром ходу увидели огромное скопление народа, копошащегося в полуденной спешке и суматохе, и поверх всего взлетает восхваляющий колокольный перезвон всех храмов стобашенной Праги.

Моцарт ещё разглядывал на фасаде дома по правой стороне картину на сюжет из евангелия, а они уж заворачивают к почте, к угловому дому с призмовидным эркером, где повозка останавливается, и кучер объявляет:

«Мы на месте».

Открывается дверка, и появляется лакей с учтивым вопросом, не имеет ли он честь разговаривать с господином капельмейстером Моцартом из Вены.

«Конечно, это я!»

«Пан граф Тун прислал меня к почте, чтобы встретить вас и сопровождать дальше».

Лакей присоединился к кучеру, и экипаж снова тронулся, вот он заворачивает от почты в боковую узкую улочку и движется в гору на самый верх. Моцарт смотрит в окошко, видит высоко над собою петушка на башенке дома, перед ними раскрываются железные ворота Тунова дворца «У железных дверей», и путешественники въезжают во двор. Пригожие юноши в ливреях подбегают со всех сторон, разбирают багаж, распаковывают шубы и провожают знатных гостей к главному входу.

– 3 —

Моцарт ещё раз бросает взгляд на оставшийся позади таинственный белый город с полным отсутствием какой бы то ни было жизни в его окнах.

Господа поднимаются по лестнице, сопровождаемые камердинером графа Туна, входят в хорошо протопленный большой вестибюль, и перед ними предстаёт сам высокочтимый Ян Йозеф Антонин граф Тун, старый друг Моцартов, и с ним приветливая пани Альжбета:

«Наконец-то вы у нас, однако, как же долго вы добирались, хорошо ли вас встретили?»